— Вот тут Инга с ней и поссорилась, — продолжает Лена. — Сказала, что это подлость по отношению к тому парню. Ну и все остальное, конечно, тоже. И она не желает в этом участвовать. Ты теперь представляешь, что готовится сегодня вечером?

Некоторое время мы идем молча. Потом я говорю:

— А ты знаешь, Галя, очевидно, выводит меня не на Зуриха. Он в драки не лезет. И сам кофточки не возит. Это кто-то другой. А на Зуриха меня выводит Теляш.

И я рассказываю о своем разговоре с этим типом.

— …Правда, он что-то, мне кажется, недоговорил. Или даже что-то соврал, — заключаю я. — Он такой. Поручиться за него нельзя. И куда он еще приведет, до конца не ясно.

— Это, конечно, верно, — соглашается Лена. — Тем важнее для нас линия Гали. Но я очень боюсь твоего сегодняшнего свидания. Если что-нибудь случится, синяками ты не отделаешься.

— Да, пожалуй…

Всю остальную часть пути до гостиницы мы обсуждаем план на сегодняшний вечер. И пытаемся все предусмотреть.

Из гостиницы я звоню Стасю.

Уже смеркается, когда я подхожу к домику, где живет Галина Кочерга. Все-таки мне удается внимательно рассмотреть низенький палисадник, калитку, небольшой двор, заросший кустарником, два толстенных раскидистых каштана и за ними неказистый одноэтажный домик с застекленной верандой и слегка покосившейся телевизионной антенной на крыше.

Улица, где он находится, тиха и безлюдна. Тротуары здесь словно тоннели, огромные старые акации раскинулись над ними. В трещинах асфальта растет трава. Еле видная между деревьями мостовая замощена булыжником. Да, здесь, сколько ни вглядывайся, ничего и никого не заметишь.

Я толкаю калитку. Она оказывается запертой. Без особого труда я перегибаюсь через штакетник и нашариваю рукой длинный крючок, он легко откидывается.

К дому ведет выложенная плоскими камнями дорожка.

Но я не успеваю сделать по ней и нескольких шагов, как передо мной вырастает довольно крупный лохматый пес. Странно, что Галя не предупредила меня о нем. Пес злобно лает, но почему-то не кидается на меня. Я миролюбиво говорю:

— Ладно тебе, старина. Не сердись. Я пришел в гости, понимаешь?

Но собака продолжает угрожающе рычать. Тогда я медленно и решительно делаю шаг вперед. Пес рычит еще злобнее, но отступает. Я делаю еще шаг, потом еще. Так мы добираемся до крыльца. И тут я наклоняюсь, протягиваю руку и треплю пса по густой гриве. Рычанье сменяется тихим довольным урчанием. Собака меня признала.

Сам не знаю почему, но собаки вообще со мной дружат, любые. Наверное, чувствуют, что я их не боюсь и люблю. Не было случая, даже в детстве, чтобы какая-нибудь из них меня укусила.

Итак, я уже спокойно поднимаюсь на крыльцо и стучу. Дверь быстро распахивается, словно кто-то следил за мной из окна. Это, конечно, Галя. На ней открытое нарядное платье, подведенные глаза блестят, на обнаженной руке красивый браслет, а на шее таинственно переливаются гранатовые бусы. Высокая грудь ее порывисто вздымается, словно Галя бежала или очень взволнована. Она хватает меня за руку.

— Ой, я забыла предупредить тебя о Шалуне.

— Хорош шалун, — ворчу я. — Это же бандит.

— Ай, оставь. Он своих не кусает, — Галя улыбается. — Он только лает. И я зараз знаю, что до меня пришел гость.

Мы проходим в комнату, заставленную всевозможной мебелью, среди которой бросается в глаза широкая горка, набитая сверх всякой меры хрусталем и фарфором. С потолка свисает над круглым столом замысловатая бронзовая люстра, утыканная белыми лампочками-свечками и обвешанная хрусталиками, как льдышками. Чудо, а не люстра, наверное, в полтонны весом. Вслед за Галей я пробираюсь к дивану.

— Мама сегодня ночует у знакомых, — игриво сообщает она. — Мы будем одни. Ты не возражаешь?

— Я в восторге.

Голос мой звучит вполне искренне, и Галя, кажется, довольна.

— Сейчас будем ужинать, — оживленно говорит она. — Бо я никого больше не жду.

Это означает, что мы никуда сегодня не пойдем. Значит, задуманная операция откладывается. А сегодня, надо полагать, будет вечер обольщения и «привязывания», чтобы потом, ошалев от любви, я кинулся за нее в любую схватку. И получил бы свои десять суток как «порядочный». Все это не бог весть как оригинально.

Галя поднимается с дивана, собираясь, видимо, накрыть на стол, но я удерживаю ее за руку. Галя, улыбаясь, уступает.

— Какое красивое кольцо, — говорю я, рассматривая три бриллиантика, схваченные золотой веткой, на ее пальце.

— Это подарок, — грустно вздыхает Галя.

— От того человека?

— Конечно…

Она даже не краснеет.

— Кто же его убил, ты знаешь?

Галя наклоняется ко мне и почти шепчет:

— Я тебе покажу, кто это сделал. — Она зябко поводит плечами. — Он здесь, в Одессе. Он теперь приехал до меня…

— Почему же ты не заявишь в милицию?

— Что ты! Я… боюсь. Или ты не понимаешь?

— Глупости.

— Да, да. Он-таки может убить. Сам увидишь.

— А где я его увижу?

— Потом, — Галя вскакивает с дивана. — Я тебе за него все скажу. Но потом. Или мы ужинаем, или что?

— Или что, — смеюсь я.

Галя шутливо грозит мне пальцем.

— Ты очень быстрый мальчик. Но мы, таки да, поужинаем. А потом поговорим за это дело.

Итак, во всяком случае, сегодня меня не ожидают какие-либо неприятности. И эта бабочка не такая уж дура, чтобы в первую же минуту окунуть меня в свои темные дела. На сегодня запланирована, видимо, только психологическая подготовка.

Галя между тем торопливо накрывает на стол. Главное место на нем занимает солидный графин с водкой и бутылка коньяка. Легкие напитки программой не предусмотрены. Среди прочих закусок появляется и целое блюдо великолепной жареной скумбрии. Дирекция, очевидно, не останавливается перед расходами.

Потчует меня Галя с увлечением и энергично подливает водку. Я на ее глазах старательно и очень постепенно хмелею. Так же старательно я демонстрирую и свою растущую влюбленность. Но от слишком горячих излияний Галя, слава богу, вынуждена уклоняться. Как-никак, но она совсем недавно потеряла любимого человека. Это обстоятельство, о котором ей волей-неволей приходится все время помнить, заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И я уважаю ее чувства.

Довольно долго у нас идет обычный «треп за жизнь», разговор легкий и бездумный, в котором, однако, улавливаются черточки подлинного Галиного характера.

— …Ай, брось, — говорит она мне. — Всех будешь жалеть, на себя не хватит. А сама себя не пожалеешь, никто тебя не пожалеет. Своя рубашка у всех ближе к телу, чтоб ты знал!

— Ну все-таки… — пытаюсь возразить я, желая продлить спор.

— Или нет! — запальчиво перебивает меня Галя. — Ах, ты еще у меня, таки да, глупенький! Никому не верь, никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты знал. Есть люди плохие и очень плохие, ну еще никакие, слюнявые, я их называю.

— А тот, кого ты любила, он какой был?

— Он? Да никакой. В том и беда. Он был слабый. И меня не послушал. А надо быть сильным и смелым. И любить надо так. Ты умеешь любить? Но знаешь как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот так умеешь?

— Умею, — отвечаю я с искренней убежденностью.

Но если бы Галя знала, как далеко я в этот миг от нее. И лишь усилием воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.

— Ах, как это чудесно, — мечтательно и томно шепчет Галя. — Женщине от мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый.

О да! Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими деньгами и подарками и сделал еще хуже, чем она была до этого. Он втянул ее в свои темные дела, сделал из нее ловкую спекулянтку, а может быть, что-то еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть его самого, крупно надуть, на золоте. А заодно прибрать к рукам и партию кофточек. И тут нужен ей я.